«Это и наш праздник?»
Такой вопрос я слышал из уст нескольких знакомых. Встречал его и в прессе в самых разных формах. Хочу успокоить: конечно, и наш, потому что упоминается Русь. Напомню, что это не Россия, а, говоря словами классиков марксизма, «Русь Литовская». А русины — наши предки, звавшиеся тогда еще преимущественно кривичами, радимичами и дреговичами. Вот бы знать: называли ли их те же викинги–варяги уже обобщенно — русинами? И наконец серьезно поставить вопрос: сколько вообще лет названию Русь применительно к белорусским землям? Я уверен — больше тысячи; во всяком случае, в определении немецких хронистов мы уже идем на равных.
А празднование? Отчего же — и мы празднуем, вернее, отмечаем тысячелетие, ибо слова «праздник» или «юбилей» здесь не совсем подходят — все–таки речь идет о смерти человека — бедного кверфуртского архиепископа Бруно. Отмечаем, пусть и не так массово и не на таком уровне, как в Литве, где древнее название племени или воинской прослойки (славянской или балтской — споры здесь не затихают) почти совпадает с нынешним названием государства — Летува. Напомню: у нас совпадение меньшее, но оно — Русь — ведь тоже осталось.
О совместной годовщине шел заинтересованный разговор на встрече литовских и белорусских историков, а потом и филологов в посольстве Литвы в Беларуси. Отрадно подчеркнуть, что прежнее (в первой половине 1990–х годов) противостояние «стенка на стенку» (вспоминаются конференции в Риме, Люблине, Гервятах, Гродно, Тракае) сменилось диалогом, где до полного взаимопонимания, конечно, было еще далековато, но участники «круглых столов» уже начали, как выразился один из выступавших, друг друга слушать и слышать. В Центральной научной библиотеке имени Якуба Коласа успешно прошла международная конференция «Миллениум Литвы», организованная одноименным белорусским общественным комитетом, той же библиотекой и Польским институтом в Минске. Думаю, нашему взаимопониманию будет способствовать антология научных и литературных текстов «Тысяча гадоў добраму суседству», которая теперь совместно готовится к печати.
Литва или литва?
В связи с тысячелетием в Литве, Беларуси и Польше появилось немало новых книг, а также циклов статей о том, что собой представляли Русь и Литва в те далекие времена. И как писать эти слова: с большой буквы — как названия государств — или с малой — как определения этнических сообществ? И чье это племя — литва: балтское или славянское? Для того чтобы считать его балтским, вроде бы как нет достаточных археологических и языковых доказательств. Та же самая ситуация возникает, если поставить литву в один ряд с кривичами, дреговичами, радимичами, волынянами.
Вот почему некоторые историки призывают литву считать не восточнославянским, а западнославянским племенем, пришлым с берегов Эльбы. Так, русский историк Михаил Голденков, переехавший из Томска в Минск, в своей острополемической, выдержавшей два издания книге «Русь — другая история: Украина, Беларусь, Литва», суммируя утверждения других исследователей, доказывает: племя, давшее потом имя Литве как стране, первоначально образовалось в провинции Мекленбург, на берегах Северного моря, где находился город Лютенбург и жили лютичи (лютва). А потом они под натиском германцев и франков оставили своих ближайших славянских соседей, лужицких сербов и кашубов, переселились в верховья Немана и Вилии. Об этом, мол, свидетельствуют названия трех деревень Литва на территории сегодняшней Минщины, по две деревни Литовск и Литвиновы на Гродненщине. Голденков, естественно, призывает не подменять сегодняшними терминами «Литва» и «Россия» прежние этнические понятия.
Но, признаться, концепция Михаила Голденкова и его единомышленников показалась мне недостаточно убедительной: ну почему же этот западнославянский этнос селился не кучно (так легче было бы выстоять), а разбросанно, точечно... Это противоречие исчезает в книге минчанина Здислава Сицьки «Утроп лiтвы» (Барановичи, 2009). Слово «утроп» используется автором в соответствии со словарем С.Некрашевича и М.Байкова и обозначает «идти следом».
Так вот, З.Сицька в своей основательной, подкрепленной множеством библиографических ссылок книге убедительно доказывает, что литва — никакой не этнос, а сословие, служивые воины, рыцарство (похожее на боярство), вытесненное с побережья Северного моря. На новых, восточнославянских, землях оно служило новым хозяевам снова же оружием, селилось в местечках и деревнях отдельными «концами» (красноречивый пример — кривичские Обольцы или деревня с озером Литовка, в народе — Лютовка, под самым Новогрудком. Последний факт очень интересен в связи с утверждением Виюка Кояловича, что Миндовга короновали именно возле Новогрудка), а потом пробивалось к власти, основывало собственные усадьбы и даже замчища. Давало, добавим от себя, князей и, весьма вероятно, первого и последнего литовского короля Миндовга. Все спорят, откуда он мог взяться в Новогородке, а его как смелого и умного воина просто могли пригласить из соседней с городом Литовки (Лютовки). К такому неожиданному выводу пришли мы в разговоре с известным историком–латинистом Алесем Жлуткой.
И такие толкования, думается, сегодня удовлетворят и белорусов, и литовцев. О пришельцах с берегов Эльбы, как, скажем, и о викингах, уже не станешь спорить: кто же они, дреговичи или аукштайцы?
Спросите у городов!
Конечно, ответ на поставленный в заголовке вопрос, сколько лет нам, доказательнее всего искать в письменных источниках. Однако не грех также спросить и у археологов, ведущих раскопки в самых старых городах и правомочных увеличить их возраст, как то случилось с Киевом, на несколько столетий. Ведь в 1009 году эти поселения уже существовали, торговали, процветали! Существовали как города — кривичские, дреговичские, радимичские, т.е., обобщенно говоря, русинские. И уже, подчеркну, — христианские, православные. Позволю себе здесь вспомнить энциклопедические истины. Первый раз Полоцк (Полотеск, Полотьск, у скандинавов — Полтеск) вспоминается в «Повести временных лет» (Лаврентьевском и Ипатьевском ее списках) под 862 годом, «Полоцкая земля» (в смысле княжество) — под 980–м, а Полоцкая православная епархия — под 992–м. Туров как центр княжества в той же «Повести» — под 980–м. Это раньше, чем 1009 год. Отсюда, возможно, и белорусская сдержанность к миллениуму.
Как свидетельствуют археологические находки, в первом тысячелетии нашей эры уже вели торговлю и многие другие «русинские» города: Витебск, Заславль, Друцк, Могилев. Уже был Минск. Известный историк нашей нынешней столицы профессор Захар Шибеко сказал по этому поводу:
— Оставим в стороне давнишние споры, что первоначально Минск существовал в другом месте, над рекой Менкой, откуда и название города, что «переселился» он к слиянию Свислочи и Немиги после пожара, следы которого действительно обнаружили над Менкой археологи. Но ведь чтобы зафиксировать летописный факт битвы над Немигой, состоявшейся 3 марта 1067 года, чтобы состоялась сама битва, несомненно, у стен замка, за которыми прятались жители, необходимо было, чтобы город уже существовал. А городище у «Немиги кровавых берегов» могло возвышаться «до того» уже не одно столетие, ибо переселялись ведь не на пустырь.
Значит, мы имеем все права наряду с тысячелетием Литвы отмечать и по меньшей мере тысячелетие Руси. Ведь если бы наши историки не были бы, как бы тут помягче сказать, такими скромными, то могли бы сегодня свой отсчет вести хотя бы от 862 года!
«Реконструкция» Берестья
Как одно из доказательств здесь «в строку» как раз очень хорошо ложится также книга «Брест на перекрестке дорог и эпох», только что вышедшая к 990–летию города над Бугом. Возможность провести «зримое путешествие в пространстве и времени» читателям предоставил автор концепции издания и его текста Александр Суворов. На Бресте я остановлюсь несколько подробнее, потому что, как увидим дальше, он имеет самое непосредственное отношение к нашему близкому юбилею уже не как Руси, а как Беларуси.
Однако все по порядку. Сначала — о самой книге. Она оригинальна, хороша в полиграфическом отношении. Автор рассказывает не о сегодняшнем Бресте, а наглядно, как в документальном кино, реконструирует шаг за шагом его сложную историю. Ведь сам город–то не один, их четыре: Берестье, Брест–Литовск, Брест над Бугом и просто Брест — центр современной области. Они не совпадают как по дислокации (перемещение в связи со строительством крепости, пожары, военные разрушения, смена власти), так и по внешнему виду. По информации А.Суворова, который опирается на мнения историков, прежде всего открывателя древнего, деревянного, Берестья Петра Лысенко (ставшего рецензентом первой части книги), восточные славяне (бужане, дреговичи) поселились у слияния Мухавца с Бугом уже в VII веке. Новые раскопки свидетельствуют, что Берестье существовало примерно с 960 года. Упоминается же оно впервые в Новгородской летописи в строках, где говорится о событиях 1017 года. Но почему–то более «удобной» ученым показалась «Повесть временных лет», где сказано, что в 1019 году бесовская сила «принесоша к Берестью» князя Святополка... От этой даты и ведется отсчет, скажем, в «Беларускай Энцыклапедыi».
В юбилейной книге говорится, что в XII — XIII столетиях Берестье не раз меняло своих князей–властелинов. То оно, крупный ремесленный и торговый центр, входило в Туровское княжество, а вместе с ним — в Киевскую Русь. То становилось желанной вотчиной для западных соседей, предков нынешних поляков. А с 1199 года (запомним эту дату!) вошло в состав мощного Галицко–Волынского княжества, противостоящего Киевской Руси.
Так сколько же лет Беларуси?
На различных международных научных конференциях мне удавалось проводить скрытый или явный опрос, с какого времени нам вести возрастной отсчет Беларуси. Большинство без сомнений отвечало: что за вопрос, конечно, с начала ХХ века — от БНР или БССР. Ученые, интересовавшиеся славянской историей, еще вспоминали, что после разделов Речи Посполитой в Подвинье и Поднепровье образовались белорусские губернии, просуществовавшие до 1840 года. Кое–кто знал, что еще в XVI веке собиратель пословиц Саломон Рысинский, родившийся в Полоцком воеводстве, считал себя по–гречески леукороссом, т.е. белорусом. А вот, мол, его предшественник Франциск Скорина называл себя то русином, то литвином.
В трудах же самых дотошных белорусских, русских и украинских историков отправной датой считался 1472 год. Тогда в грамоте, направленной Папе Римскому Сиксту, великий московский князь Иван III именовал себя также «князем Белой Руси» (Ioannes dux Albae Russiae).
Более чем на сто лет Беларусь повзрослела в 1979 году, когда М.Колкер, американский исследователь средневековой Европы, опубликовал в журнале Speculum («Зеркало») найденную им в Дублине рукопись ХIII века «Описание земель», где рассказывается и о землях литовских. Автором описания является не пересказчик чужих наблюдений, а, что особенно ценно, очевидец — ирландский миссионер, проповедовавший католичество среди ятвягов и жемайтов и присутствовавший на коронации Миндовга. Место проведения торжества определено весьма приблизительно: это «смежная с Русью земля Литва», лежащая на восток от Жемайтии. На восток же от Литвы, говорится в «Описании», находилась «Белая Русь» (Alba Ruscia), в которой уже находился «брат Войслан» и через которую другому из миссионеров следовало отправиться на север, к язычникам–карелам.
Пока статья М.Колкера дошла (через Литву) до Минска, прошло 20 лет. По моей просьбе дублинской находкой занялся культуролог, знаток летописей Вячеслав Чемерицкий. На семинаре «Белорусско–ирландские историко–культурные связи» (1999), организованном Международной ассоциацией белорусистов, он выступил с обстоятельным докладом, который через год был опубликован в сборнике «Беларусь — Ирландия» (14–й выпуск «Беларусiкi»), но это «повзросление» нынешнего названия нашей страны осталось не замеченным историками.
До 800–летия осталось 8 лет
И вот председатель Венгерской ассоциации белорусистов профессор Андраш Золтан в начале 2008 года присылает мне не менее сенсационную, но уже более конкретную публикацию — «Вугорска–беларускi слоўнiк» под редакцией Атиллы Голаша и Ларисы Станкевич (Ниредьгаза, 2007), который уже сам по себе является сенсацией. Это пятый (после греческого, японского, английского и немецкого) неславянско–белорусский словарь. На очереди, насколько знаю, — латышский, испанский и китайский. Следует еще добавить, что «Вугорска–беларускi слоўнiк» на 13.000 слов вышел вслед за учебником белорусского языка для венгерских студентов и при поддержке посла Беларуси в Венгрии Елены Купчиной.
Однако особенно сенсационным показался мне первый абзац «Предисловия» к словарю. Процитирую его в оригинале: «Вугорска–беларускiя культурныя сувязi бяруць свой пачатак у сярэднявеччы, пры гэтым першая фiксацыя этнонiма беларус (здесь и дальше выделено в оригинале. — А.М.) на лацiнскай мове звязана з каранаваннем у 1217 годзе ў Галiцыi караля Кальмана, сына вугорскага караля Андраша II. Кальман атрымаў тытул (i) «караля беларусаў» (Rex Ruthenorum Alborum)». Процитированные строки прямо указывают на круглую годовщину первого упоминания в печатном источнике названия нынешней нашей страны.
А затем получаю названный уже альбом «Брест на перекрестке дорог и эпох», сопоставляю даты. Выходит, что в 1217 году город на Буге входил в состав Галицко–Волынского княжества, что это ради него (а может, еще Новогородка) при коронации Кальмана к его титулам было добавлено словосочетание «король белорусов».
И тогда подумалось: а не соединить ли нам эти два юбилея — тысячелетие Бреста, законно «постаревшего» на два года, и восьмисотлетие первого упоминания нашего этнонима — в одном и том же 2017 году?! Восьмисотлетие скромнее, чем тысячелетие наших соседей, но тоже очень значимо — как для нашего самоуважения, так и для имиджа в Европе и мире.
Комментарии:
(0)
Рейтинг: 
Средняя оценка участников (от 1 до 10) : Пока не оценено
Проголосовавших: 0
Проголосовавших: 0