Иду по отполированным старым камням. Слева, навстречу мне, почти вровень с берегом течет весенняя Двина, и неодолимо хочется вспрыгнуть на серую льдину. Справа — сплошные развалины, кое–где приспособленные под жилье. Через Замковую, по обеим сторонам которой стоят коробки разрушенных зданий, выхожу на площадь Свободы. Там тоже руины домов, церквей, костела и только каланча возвышается невредимая, устоявшая против бомб, без счета обрушенных на город в пору десятимесячного военного противостояния в 1943 — 1944 годах.
Тогда все говорили «каланча», понижая в ранге это замечательное сооружение, предназначенное вроде бы для высматривания пожаров. А на самом деле это ратуша, построенная почти два с половиной столетия тому назад как свидетельство дарования городу Магдебургского права. О названном праве не имел я тогда никакого представления. А влекла меня ратуша тем, что в ней находилось замечательное учреждение, которое я полюбил с первого посещения и люблю до сих пор, то есть спустя 58 лет. Называется оно Витебская областная библиотека, читателем которой я и состою почти шесть десятилетий.
Первый раз привела меня сюда старшая сестра. По крутой лестнице поднялись мы на третий этаж, в детский отдел. Выдано мне было две книжки: «Собачье царство» и «Человек под снегом». Авторов, увы, не помню.
С тех пор я зачастил в библиотеку, особенно в летнюю пору, когда досуг делился между рекой и книгой. Нередко бывало так, что полученную книжку тут же, на ступеньках, и прочитаешь. Через полчаса приходишь за другой. Поначалу мне устраивали экзамен: расскажи содержание. Потом стали доверять, выдавали по две–три книги. Боже, сколько всякой чепухи я проглотил, пока научился читать с выбором!
В юности с надеждой искал такую книгу, которая ответит на все мои вопросы. Рылся в каталогах, вопрошал мудрецов прежних времен и нынешних. Большинство, как говорил один из них, «нарочно мутят свою воду, чтобы глубокой казалась она». Была, конечно, официальная мудрость, дающая ответы на все вопросы, марксизм–ленинизм, но вызывали протест ее обязательность и принудительность. Хотя сейчас, когда прежнее вероучение предается анафеме (чаще всего его недавними восхвалителями), мне иногда хочется в пику этой малограмотной и оголтелой братии стать марксистом–ленинцем.
Библиотека для всех нас была почти святым местом, библиотекари — людьми особенными. На них словно падал отблеск тех духовных сокровищ, которые окружали их. Самыми красивыми женщинами в мире считал я моих первых библиотекарей: Валентину Федоровну Репникову и Ренату Федоровну Быкову. Когда стал взрослым и ценить женскую красоту мог более, так сказать, квалифицированно, я убедился, что в свои девять лет не ошибся. Валентина Федоровна до последних своих дней была замечательно хороша собой, этакая нордическая красавица. Она ведь северянка, с Беломорья. Мы иногда зимой встречались с ней на лыжне в Лучесе или Мазурино.
Ренату Федоровну недавно увидел на улице. В свои годы (не скажу в какие!) она по–прежнему красива. У нее тот род красоты, которую не уносит время, потому что «подсветка» ее — доброта и благородство.
...Шел я однажды летом 1948 года по описанной выше набережной Двины. Библиотечная книжка — «Таинственный остров» Жюля Верна — была у меня в руке. Вдруг из развалин выскочило трое мальчишек. Как сейчас помню: двое небольших и худеньких, вроде меня, похоже, что двойняшки, а третий повыше и крепкого сложения. Он–то и загородил мне дорогу: «Давай сюда книжку». Я пришел в неописуемый ужас: что скажу в библиотеке? И не то что решил, а просто и сомнений никаких быть не могло: умру, но книгу не отдам. Отбивался свободной рукой, ногами, готов был и зубы в ход пустить. Понятно, что сражения такой интенсивности, да еще против превосходящих сил противника я бы долго не выдержал. Но тут, к счастью, из тех же развалин вышел взрослый человек и так рявкнул на моих супостатов, что они кинулись наутек.
Вот так библиотека воспитывала во мне чувство ответственности.
Года через два еду как–то из библиотеки трамваем. Сижу, читаю одну из взятых книжек. Другая, толстая и красивая, «Великий Маурави» Антоновой, лежит между стенкой и бедром. Выхожу на улице Герцена. И вдруг спохватываюсь, что книга осталась на сиденье. Размышлять некогда. К следующей остановке, это «5–й Коммунальный», трамвай идет по довольно крутой дуге. А я побежал напрямик, через железную дорогу. Вскочил в вагон уже у маслоэкстракционного завода. Книжка ждала меня! Повезло.
Бывало, что в библиотеке «отсиживался» в трудные периоды жизни. Однажды сгоряча уволился с работы. От домашних это скрывал. Три месяца, пока нашел другое место, зарабатывал внештатником в газете. Материалы писал в библиотеке, так как в перенаселенной редакции было трудно сосредоточиться. Для отдыха читал «Махабхарату», знаменитый кальяновский перевод великого индийского эпоса. Не знаю, одолел ли кто с тех пор (дело было в 1970 году) эти пять толстенных большого формата томов. Если есть такие, отзовитесь. Готов организовать клуб знатоков индийского эпоса.
Своей тогда малолетней дочери купил пересказ «Махабхараты». Бывало, спрашиваю: «А скажи–ка, дитя мое, кто такой Дхритараштра»? А она, подыгрывая мне, отвечает: «А это, папенька, отец Дурьодханы и дядя Юдхиштхиры».
Время идет, а моя привязанность к библиотеке не ослабевает. Повезло, что живу в пяти минутах ходьбы от нее. И, как это ни странно покажется кому–нибудь, не исчезло желание восполнять пробелы образования. Кто, например, не слыхал про джойсовского «Улисса»? А кто прочитал его? Тем более что на русский язык были в 30–е годы переведены лишь несколько фрагментов романа. И вот наконец на склоне лет ваш покорный слуга добрался до «Улисса». В титанический труд перевода этого произведения на русский язык огромный вклад внес почти что наш земляк — Сергей Хоружий, сын героической женщины Веры Хоружей, погибшей в годы войны в Витебске.
Время преувеличенного поиска вражеских козней прошло, и его никто не сумеет возвратить. А библиотека с ее сокровищами, которые дороже бриллиантов и золота, пребудет, я думаю, вовеки. И некий юноша через много–много лет раскроет книгу и задумается, заплачет или засмеется на той самой строке, на которой призадумались, прослезились или улыбнулись мы.
Если только через много–много лет юноши не разучатся читать...
Комментарии:
(0)
Рейтинг: 
Средняя оценка участников (от 1 до 10) : Пока не оценено
Проголосовавших: 0
Проголосовавших: 0