i=1840
В июне художественный руководитель театра белорусской драматургии Валерий Анисенко, добрый друг нашей газеты, труженик и фантазер, отметит 65–летие. По традиции главный подарок к своему празднику люди театра, не ожидая милости от природы, преподносят себе сами. Вот и Валерий Данилович встречает этот день неожиданным и амбициозным проектом — постановкой «Чайки» Антона Чехова. Тоже, скажете, новость? Кого удивишь тысячной версией бессмертной чеховской «комедии», как обозначен жанр этого произведения самим драматургом? Однако на этот раз удивлению, кажется, есть место. Ведь вслед за героем пьесы — Костей Треплевым, ставившим свою пьесу в естественных декорациях, Валерий Данилович тоже решился поставить спектакль в естественных декорациях собственного дачного участка. Превратив его в одну большую сцену: с настоящим озером, театральным помостом, изогнутым деревянным мостком, качелями, сеновалом. И вот уже не понять, где Чехов, а где реальная жизнь, где театр, а где дачное застолье, где реальность, а где вымысел... Да и стоит ли разделять?


Фонарь луны, озеро надежды


— У вас действительно на даче развернулась огромная стройка... Вы уже репетировали здесь?


— Да, у нас был выезд с актерами.


— Зачем вам это, Валерий Данилович?


— Воспринимайте этот шаг как расширение пространства моего театра. Все эти декорации останутся и после премьеры. Представляете, какие здесь могут проходить семинары, показы, спектакли? Когда я привез актеров сюда в первый раз, я сказал: «Пойду готовить обед, а вы, пожалуйста, освойте это пространство». Я не говорил им — ты направо, ты — налево. Они сами осваивали эту местность на ощупь. И тогда оказалось, что Аркадина вдруг от переполняющих чувств может взлететь на качелях. И это не фокус. Ее действительно распирает энергия изнутри. Классно?


— Да.


— Или когда она может выйти с дачного балкона на втором этаже, а Тригорин внизу флиртует в беседке с Ниной: «Я уезжаю в Москву, остановитесь в «Славянском базаре...» И находятся тысячи новых ходов в этих условиях. Я знаю, каким будет финал: они играют в лото, Треплев стоит у вяза и достает пистолетик, мы все видим это, а они — нет. И вдруг — шлеп! Когда вы спрашиваете о режиссерском решении... мол, в чем педагогика, мне действительно было бы проще взять сигарету, стаканчик вина и сказать: «Ты, мамочка, — туда, а ты — стой на месте». Но для меня главное, чтобы актеры сбросили с себя путы сценической коробки. Все–таки театр — это замкнутое пространство, как бы ты ни крутился, уже просто облазил всю сцену. А тут, пожалуйста, резвись! Важно, чтобы актеры ощутили этот кайф.


— А какова роль зрителя в таком необычном спектакле? Вы рассчитываете на неожиданную реакцию?


— Зритель может реагировать на происходящее как угодно. По задумке гости съезжаются за полчаса, играет еврейский оркестрик: четыре скрипочки и контрабас, как у Чехова, горят фонари. Оставим на этот вечер в покое Станиславского и Немировича–Данченко. Не будем потрясать их вхождением в образ. Выходит управляющий Шамраев, показывает гостям, куда поставить машины. Я тоже встречу гостей, как Сорин, — потому что это мое поместье. Поскольку это будет происходить 5 июня, кто–то может прийти и с подарками, пожалуйста. Костя Треплев достраивает в отдалении сцену, управляющий имения Шамраев помогает. И вдруг: «Все, начинаем! Яков!» И незаметно совершенно начнем. Кто–то еще будет опаздывать, не понимать, что происходит. Но уже будет появляться необходимый свет, вырастать объем... Вы бы видели, какая здесь красота, когда всходит луна.


— Спектакль будет жить один вечер?


— 5 июня — поскольку это мой день рождения — я покажу первый акт для своих. 12 — официальная премьера, на которую приглашаю через вашу газету прессу, телевидение и всех театралов. К сожалению, она вполне может оказаться и последней.


— В Москве заломили бы долларов сто, не меньше, за билет.


— Я бы, конечно, с удовольствием играл этот спектакль два раза в месяц и сделал платными билеты, хотя бы тысяч 25, чтобы оплачивать транспорт. Но чтобы продавать билеты, нужна лицензия. Ведь мы делаем спектакль на территории дачного товарищества, и законы товарищества уже расписаны: в девять часов комары не летают, собаки молчат, самолеты над нашими участками парят бесшумно.


— Почему все–таки именно эта чеховская пьеса?


— Я скажу почему. Потому что «Чайку» Чехова, по моим наблюдениям, всякий стоящий режиссер рано или поздно пытается поставить.


— Как бы ни бегал от нее?


— Да, и как бы она от него ни улетала. То ли в молодости, то ли в пожилом возрасте, но все равно пытается. Пытается изо всех сил к этой загадке прикоснуться. Я в своих самых страшных снах не мог представить, что буду ставить Чехова, а теперь вот уже второй спектакль. Я тоже попытаюсь разгадать ее тайну. Ее хватит на всю оставшуюся жизнь всем режиссерам, но я, как мне самонадеянно кажется, пошел дальше всех концепций — я просто вырыл это «колдовское» озеро у себя на даче.


— Поступили засучив рукава излюбленным крестьянским методом...


— Совершенно верно. Я ведь за всю свою жизнь видел бесчисленное количество версий этой пьесы. Играли и так, и эдак. Но всегда играли (мечтательно) «Чай–ку!» Какая чайка?! Спектакль про Треплева и потом уже про все остальное. Про то, как убили талант. Я догадываюсь, как это делается, не раз на себе это испытывал. Треплев ведь написал гениальную пьесу–предупреждение. О чем этот монолог «Люди, львы, орлы, куропатки?..» Мировая душа всего живого раз в сто лет спускается на землю, чтобы предупредить о важном, но мы не слышим ее. Вот вам и тектонические разломы, и парниковый эффект, и землетрясения... А люди не видят, не слышат этого. Треплев бьется и кричит: услышьте меня! Но не слышат. Вот про это я и буду ставить. Надеюсь, не разочарую.


Не Чехов


— Валерий Данилович, месяц назад появилась информация, что театр едет на два международных фестиваля. Теперь стало известно, что вы отменили свое участие. Кризис коснулся театральной сферы?


— Да, мы отказались. Досадно. Не смогли купить билеты. Еще три фестиваля висят в воздухе: Ялта, Люблин, Лейпциг. Но они должны быть осенью, а до осени надо дожить. Заметьте, возим мы не одни и те же спектакли. У нас полтора десятка названий, которые мы можем спокойно вывозить и показывать в Европе.


— Последний раз мы общались с вами год назад. Можете подвести итоги для театра и лично для вас. Все–таки это особый, юбилейный год.


— Это так пафосно — все эти даты. Если думать о них, непонятно, можно ли тогда дышать, есть? Я никогда не думаю об этом. Никогда не живу под грузом прожитого.


— Не знаю, заметили вы или нет, но к 9 Мая в столице появилось только два спектакля, посвященных военной тематике: «Когда закончится война» в вашем театре и «Блиндаж» в ТЮЗе. Не так уж много. Как это объясните?


— Равнодушие! Когда все стонут — нет пьес о войне, я предъявляю пьесу Пряжко «Когда закончится война». Это отговорки, что нет пьес. Неправда. Надо хотеть. Я к теме военной, мягко говоря, отношусь не безразлично. Я 1944 года рождения. Помню послевоенное детство: большая часть людей была покалечена — то руки, то ноги не было, помню эти нищету, бедность и вместе с тем желание жить. «Закончилась война, сейчас поживем!» Собственно, с этой установкой и прожил основную часть жизни. Поэтому к войне не равнодушен. Как руководитель театра я понимаю: очень важно не растить манкуртов — артистов, зрителей. Не с белого листа мы начинаем! Я говорю банальные вещи, но, оказывается, на протяжении жизни открываешь какие–то элементарные, понятные моменты, которые надо вбивать в голову. А вы говорите — итоги. Какие итоги могут быть? Мне еще борьбы лет на 30.

Комментарии: (0)   Рейтинг:
Средняя оценка участников (от 1 до 10) : Пока не оценено   
Проголосовавших: 0