Академии еще как следует не изучили таинственные свойства ванных комнат, заставляющие людей петь в них под душем. Жизненный путь Цоя отслежен от и до, вдоль и поперек, перекопан и заасфальтирован. Из кочегаров дворовой музыки — в князья советского рок–н–ролла. Не буду оригинален в своем цинизме и цоехульстве, но «Икарус» выпал музыканту в самый подходящий момент. Смерть любого человека ужасна и оплакиваема, но что поделать — все мы кто раньше, кто позже укроемся деревянной крышкой. Хотелось бы, конечно, не торопить это событие. И реально больно, когда наши ряды покидает человек в самом расцвете сил — физических и моральных. Цой взлетел в небо на пике реализации своего таланта. Фантастическое, практически стремительное превращение пацана, еще недавно ноющего про восьмиклассницу и славящего алюминиевые огурцы на брезентовом поле, в идола миллионов. Почти голливудская история, Шарль Перро отдыхает.
В рок–музыке для меня почти все понятно, мне очевидно многое из того декларируемого высокого, которое двигают в массы его короли, что в реальности очень даже приземленно. Можно назвать это старостью, не возражаю. И в Цое мне нравятся три вещи: альбом «Группа крови» — самый попсовый альбом советского рок–н–ролла, а потому одинаково восторженно принимавшийся и тринадцатилетками, и дядьками с пивными животами сорокалетней выдержки; песня «Звезда по имени Солнце» — гимн всего советского попсового рока; и его слова о том, что он всегда хотел популярности, и не обычной популярности, а мегапопулярности уровня ансамбля «Ласковый май». Вот это по–нашему! Честно и без залепух про образ жизни, нравственные ценности и прочую философскую муру. И он таки вставил фитиля Разину! Успел! Помните эту шаманскую фигуру в черном на сцене над тысячами зажигалок? Этот гордо вздернутый подбородок, в который иногда хотелось двинуть — уж слишком заносчивым в эти мгновения выглядел Цой? Перемен. Мы ждем перемен. (Замечательно «ответил» Виктору Александр Борисович Градский: «Да мы не ждали перемен, и вам их тоже не дождаться».) И где–то там — за сценой ли, или у себя на даче — Юрий Айзеншпис, запустивший этот денежный поезд с надписью на вагонах «Кино», казалось, на долгие годы (справедливости ради заметим, что первым прочувствовавшим, что из Цоя можно вылепить народного героя и выпестовать дойную корову, был Юрий Белишкин). Но кино однажды кончается. Обычно — титрами. В нашем случае — оборвалась пленка...
На сколько бы хватило Цоя? Лет на пять? В кочегарку бы он обратно не вернулся: единожды отхлебнувший славы очень неохотно с ней расстается. А значит, светила ему дорога честно сложившего голову на ниве шоу–бизнеса артиста — не стадионы, а дома офицеров, не клубы, а клубики. Нет, в теперешние времена он жил бы кучеряво — отслуживших кумиров народных у нас привечают. Пел бы «Между землей и небом война», мы бы промокали глаза платками и говорили друг другу: «Хорошо–то как, а, чувак?» А так... Хорошо–то как, а?! Цой и теперь живее всех живых! Цой по–прежнему с нами, Цой даже в некоторых из нас! И пусть в магнитофоне все так же играет группа «Кино», по крайней мере, это лучше, чем группа «Чичерина».
...Точно не знаю (сам пока не видел), но говорят, что где–то за семью морями есть чудо–остров, на котором живут чудо–люди. Они не читают интернет, не слушают радио, не смотрят телевидение, там вообще нет электричества. Они просто общаются между собой на одном языке, ходят в гости, некоторые поют песни. Например, видали, как Курт Кобейн подошел к Виктору Цою и пригласил его с собой покурить. Потом они долго смотрели на океанскую гладь и молчали. Когда рядом с тобой молчит приятный тебе человек, как–то увереннее себя чувствуешь.
Комментарии:
(0)
Рейтинг: 
Пока комментариев нет