Голландский философ Йохан Хейзинга говорил о том, что все мы — вид хомо люденс, человека играющего. И все, к чему привыкли относиться серьезно — политика, экономика, даже любовь, — игра, не говоря уже об искусстве... Еще в 30–х годах прошлого века Хейзинга предсказал наступление эпохи, идеалом которой станет подросток — с его любовью к жестоким играм и шоу, с образовательным бумом и разбросанностью интересов... Кажется, эта эпоха наступила. Об игре — в глобальных смыслах этого слова — мы собрались поговорить в мастерской известной художницы Анны Балаш, дивные куклы и необыкновенные проекты которой втягивают нас в свою чудесную игру. В гости к Анне пришли молодая поэтесса Вика Тренас и я, критик, писатель, обозреватель Людмила Рублевская.
В.Тренас: Чем страшна наша эпоха, что для многих игра становится главным критерием. Для кого–то критерий — нравственные ценности, для других — актуальность и неактуальность.
А.Балаш: Что такое актуальность? Еще моя педагог по цветоведению Ленина Миронова говорила, что в искусстве все уже сделано, только умейте пользоваться. Смеховая культура, о которой писал Бахтин, тоже всегда была... И молодежная культура — вспомнить ее всплеск после французской революции... И сегодняшние замечательные фрики не новы, и дизайн одежды...
Л.Рублевская: Недавно я вычитала про истоки сегодняшней моды на коротенькие пальто с завышенной талией и короткими рукавами... Король Людовик XIII был коронован на трон совсем малышом. И придворные стали носить укороченные тесные камзольчики, чтобы быть похожими на короля–ребенка.
А.Балаш: Этот жакет назывался «спенсер»...
Л.Рублевская: Даже цвет вошел в моду... Неудобно называть вслух...
А.Балаш: Да пожалуйста: кака дофина!
Л.Рублевская: С модой на игру распространяется и инфантилизм. С одной стороны, люди, как никогда, заняты карьерой и судорожным зарабатыванием средств. Благодаря информационному буму каждый — сам себе политик и экономист. С другой стороны — внутренне все очень беззащитны и пытаются по–детски спрятаться от действительности. Взрослые люди играют в компьютерные игры, пишут фанфики, участвуют в реалити–шоу...
А.Балаш: И читают комиксы.
Л.Рублевская: Да, в Лувре недавно прошла выставка комиксов.
А.Балаш: Ничего плохого в этом не вижу. У меня дочь, которая учится в художественном училище, фанатик аниме... Она мне говорит: «Вот ты фанатик десяти шекспировских сюжетов, а в восточной культуре их гораздо больше. В саду расходящихся тропинок, согласно Борхесу, их 86».
В.Тренас: А мы сделали попытку создать белорусский национальный комикс. Главный персонаж — «Блакiтны Свiн». Его придумали в нашем клубе «Лiтаратурнае прадмесце», так называется антигламурная литературная премия, которую мы вручаем. Вначале это казалось легкой, ни к чему не обязывающей игрой. Но наши литераторы придумали этому персонажу биографию, написали о нем стихи и рассказы, как он мечтает петь на оперной сцене, ухаживает за поэтессой Рагнедой Крышталюк, еще одним вымышленным персонажем нашего клуба... Удивительно — активно приобщились белорусские художники... В результате с подачи поэтессы Юли Новик в рамках франко–белорусского проекта состоялась выставка комиксов о «Блакiтным Свiне»... Хотим теперь эти комиксы издать.
Л.Рублевская: А все ли можно превратить в игру? Кажется, в Германии, на выставке, был перфоманс — художница рожала перед зрителями...
А.Балаш: Я все же считаю себя христианкой. Есть вещи, с которыми играть нельзя.
Л.Рублевская: Мы ездили на кладбище в Дубровы, где похоронена родня моего мужа поэта Виктора Шнипа, и нашли там простой металлический крест, окрашенный голубой краской, с табличкой, на которой было написано: «Виктор Шнип». И больше ничего. Муж крест сфотографировал, даже предлагал мне поместить фотографию в ЖЖ... Я категорически отказалась. Считаю, что с такими вещами шутить нельзя.
В.Тренас: Меня упрекали в том, что я много пишу о смерти... Но я говорю об архетипических понятиях. Человек может умирать много раз — внутри себя... Переживать катарсис... Мой псевдоним — Тренас — обозначает «плач о тех, кто умер». Когда меня спрашивают, зачем я его взяла, я отвечаю, что «тренос» — это просто литературный жанр. Я не играю в это. Чтобы играть в серьезные, концептуальные игры, которые будут интересны, нужно, наверное, быть взрослым, серьезным человеком.
Л.Рублевская: А мне кажется, творческий человек не может быть внутри совсем взрослым.
А.Балаш: На самом деле внутри мы неизбежно меняемся... Играть в дитя — это фальшь. Нет, я не ребенок. Я безнадежно взрослая. С другой стороны, есть феномен Фердинанда Рущица... Страшно талантливый художник, но когда стал взрослым чиновником — все ушло...
Л.Рублевская: Если творческий человек не умеет играть, его творчество отмечено печатью скуки.
А.Балаш: Творчество — это работа. А игра — когда мы с подругой пошли торговать на Комаровский рынок. Взяли из холодильника, что было, банку капусты там, банку грибов, встали в ряд с другими продавцами–бабушками...
Л.Рублевская: Многие, вероятно, отвыкли от игры. У нас долго все было очень серьезно. Игра могла существовать только в приватной сфере. В масштабе города — уже официоз. Где у нас кафе, подобные львовским, где посетитель попадает внутрь игры?
А.Балаш: Что поделать — анекдоты перестали быть смешными, когда их начали печатать.
В.Тренас: Каждый ли человек отважился бы сделать из своей жизни масскульт? По–моему, это страшно. Сферы частного и общественного смешиваются. Все меньше в человеке остается индивидуального. Он отказывается от права рефлексии, от нахождения внутри себя. А творческий человек, по моему мнению, тем и отличается от других, что ему дано оставаться внутри своей души, в своеобразном вакууме...
Л.Рублевская: Какой вакуум? Все же выплескивают наружу! Как там у Стругацких в повести «Пикник на обочине»: писатель уподобляет свое творчество выдавливанию гнойников на глазах публики...
В.Тренас: Но любому поэту или художнику в момент творчества не нужно, чтобы кто–то смотрел из–за спины, как он создает... Процесс художественного мышления позволяет художнику быть свободным от игры, которая ему навязывается.
Л.Рублевская: Я все чаще сталкиваюсь с тем, что творят не для самовыражения, а чтобы понравилось какому–то кругу критиков или потребителей...
А.Балаш: В свое время я окончила кафедру наглядной агитации, и нас научили, что плохих тем нет вообще. «Родина–мать зовет» — заказной плакат, но совершенно шикарный.
В.Тренас: Мне было бы неинтересно читать произведения, написанные конкретно под аудиторию... Автор может быть профессионалом, но ни читателя, ни критика обмануть нельзя.
А.Балаш: Веласкес написал «Менины» на заказ. Эль Греко написал «Похороны графа Оргаса» на заказ... Ну кто такой этот граф? А картина получилась на века.
Л.Рублевская: Сейчас очень распространены сюжеты киберпанка вроде «Матрицы». О том, что наш мир — только декорации и нужно из него выйти в настоящий.
А.Балаш: Мой муж–иконописец говорит, что единственное, что можно сделать в этом мире, лично соблюдать нравственные нормы. Наш мир не конечен.
Л.Рублевская: Человек не осознает, как много в его жизни игры. Многое из того, чего мы добиваемся, на самом деле нам не нужно.
А.Балаш: Каждому нужно только, чтобы его любили.
В.Тренас: Если человек счастлив тем, что сделал карьеру, почему бы нет?
А.Балаш: Покажите мне этого человека! В Браславе есть маленький краеведческий музей, там хранится куколка, похожая на Буратино. Ее нашли на чердаке. Куколку сделал дедушка. Незадолго до смерти он собрал своих родственников и с помощью этой куколки дал единственное представление. Он, двигая ее, рассказал всю свою жизнь. Как родился, воевал, попал в плен... Вот игра высшей степени. Там же, на Браславщине, в Слободке, жил народный мастер Зелявский, пасечник. Он придумал свою собственную мифологию, вырезал фигурки выдуманных святых. Кто из художников может себе такое позволить? А как–то мы проезжали осенью через деревню и вдруг увидели в саду на дереве огромное желтое яблоко... Подъехали — оказалось, что яблоко деревянное, раскрашенное... А под ним стоят две деревянные фигурки — мальчик и девочка. Хозяйка, старушка, рассказала: живет одна, внуки редко приезжают. Вот и вырезала себе внука и внучку, повесила им это яблоко...
Л.Рублевская: Но вот если такую инсталляцию сделают Змитер Вишнев или Юрась Борисевич — повесят деревянное яблоко, поставят под ним деревянных детей?
В.Тренас: Думаю, я вряд ли поверила бы в эстетичность этого.
Л.Рублевская: А вот критика проявила бы свои двойные стандарты. Автор — деревенская старушка, ну примитивизм... Сделал то же самое постмодернист в «Подземке» — подведут философскую базу, распишут...
В.Тренас: Да, отметят, как все серьезно и глубоко... Значит, контекст имеет значение.
Л.Рублевская: Мне тяжело представить, чтобы художник мог сделать так же искренне.
А.Балаш: Если у художника будет болеть так же, как у этой бабушки...
Л.Рублевская: А может ли творческий человек вообще обойтись без игры с публикой?
А.Балаш: Может.
В.Тренас: Есть те, кто прячется от публики. Зюскинд, например...
Л.Рублевская: Или Сэлинджер... Но это тоже игра. Если ты уже имеешь такое имя, как Зюскинд или Сэлинджер, то можно прятаться в бункере. Это еще прибавит тебе «изюма». А если тебя никто не знает — ну и прячься себе на здоровье.
В.Тренас: Значит, вначале нужно сделать себе имя, а потом избегать публики?
Л.Рублевская: Мишель Уэльбек советует же молодым литераторам: да, творческий человек должен быть мизантропом, но оставьте что–то на поверхности для «археологов» — имя, стихотворение, поступок, чтобы вас потом могли найти.
А.Балаш: У меня есть знакомый художник, которого я очень люблю и уважаю, — Виталий Чернобрисов. В молодости он дружил с Ниной Грин, вдовой Александра Грина. Она посоветовала ему: ты очень талантлив, но славы не добьешься, поэтому дари свои работы музеям. И он всю жизнь работал ночным сторожем, а работы свои дарил. И теперь они в известнейших музеях мира и дорого ценятся.
Л.Рублевская: Что ж, белорусские писатели в этом плане «чистые»... На отечественной литературе денег никто из нас не заработает.
А.Балаш: Может, нужно просто попасть в точку? Как–то я переживала, что неудачно повесила свою картину на выставке... Муж меня успокоил: «Если это будет нужно для спасения твоей души, твою картину купят даже в лесу». Просто нужно работать... Мы ведь ленивы. Не осознаем, сколько нужно «пахоты», чтобы стать знаменитым. Я видела картину Пикассо «Авиньонские девы»... Кажется, небрежные мазки... А он работал над ней год. Сделал семь тысяч эскизов. Вопрос, за который мне всегда хочется придушить журналиста: «Разговаривают ли ваши куклы по ночам?» Игра — совершенно в другом. Как собрать несоединимое, фактуры, истории, которые связаны с материалами, из которых будет сшита кукла... Кусок платья моей знакомой, кусок кружева, купленного на родине д’Артаньяна... Нужно много работать и быть искренним.
Комментарии:
(0)
Рейтинг: 
Пока комментариев нет