»Новости культуры / Последний из князей Мстиславских и Заславских »   http://bresttheatre.com/page.php?id=240

Автор: , Отправлено: 2009-10-06 13:21.

Старейшина белорусских аристократов Анджей Цехановецкий живет в Лондоне Поводы для знакомства Наша первая встреча состоялась в Лондоне осенью 1982 года, когда мне по линии ЮНЕСКО предоставили научную командировку в Англию для поисков белорусских рукописных материалов. Среди включенных в предварительную программу 20 пунктов значились и поиски личного архива белорусского, русского и польского поэта второй половины ХIХ века Янки Лучины (Яна Неслуховского). Документы могли попасть в Великобританию в начале Второй мировой войны. Отправным моментом здесь послужила публикация 1932 года в виленском журнале «Нёман», где автор, литературовед Ромуальд Земкевич (а он многое знал и видел), утверждал, что после смерти поэта его рукописи перешли к племяннице, вышедшей замуж за минчанина Владислава Рачкевича, ставшего впоследствии, в межвоенный период, виленским воеводой, не отличавшимся симпатией к белорусам. Его взгляды, очевидно, разделяла и жена. Во всяком случае, когда к ней обратились (скорее всего, сам Земкевич) с просьбой предоставить для напечатания неопубликованные белорусские стихотворения Лучины, она категорически отказала. В сентябре 1939 года, когда фашистская Германия напала на Польшу, Рачкевичи успели выехать на Запад и поселились в Лондоне. Вскоре бывший виленский воевода стал президентом Речи Посполитой в изгнании, значит, фигурой очень заметной. В 1982 году мне было известно, что его уже нет в живых. Но, возможно, остались жена или дети? Может, у них оказались, если были вывезены, рукописи Лучины? Однако просмотр английских справочников ничего не дал. Поиски зашли в тупик. И тут мне посоветовали обратиться к князю Мстиславскому и Заславскому, доктору искусствоведения Анджею Цехановецкому, мол, он знает польскую аристократическую элиту как никто другой. Владеет картинной «Хайм–галлери» в престижном районе Лондона, где выставляются (в том числе и для продажи) произведения славянского искусства прошлых столетий. Нашу встречу облегчало то обстоятельство, что у меня уже была книга Анджея Цехановецкого «Михал Казимир Огиньский и его «усадьба муз» в Слониме», изданная на немецком языке в 1961 году в Кельне и присланная мне берлинскими коллегами. В основу ее легла докторская диссертация автора. Книга уникальная как по использованному архивному материалу, так и по выводам. Ученый убедительно доказал, что Слонимский театр, где профессиональные и крепостные актеры участвовали в операх, балетах и драмах, во второй половине XVIII века был по значению вторым (после Мангейма) в Европе. Некоторые оперы итальянских и французских композиторов ставились здесь раньше, чем на родине их авторов. Богатым был репертуар театра (в него входили четыре оперы самого гетмана ВКЛ Огиньского), высоким мастерство исполнения. Помещение театра вмещало до 2 тысяч зрителей, а здание было оборудовано лучше, чем в Варшаве и даже в Мангейме, где паркетные полы не натирались парафином, а в Слониме натирались. Мелочь, а приятно! Исследование Анджея Цехановецкого, красноречиво свидетельствующее, что и тогда белорусские земли были в Европе, я цитировал в своих книгах, а одну из них решил взять на встречу. Пан Анджей обрадовался моему звонку, кажется, первому от жителя советской тогда Беларуси. Прежде всего я сказал, что у меня уже есть его книга, что я ссылаюсь на нее. И мы легко договорились о месте встречи. Первым на ней прозвучал вопрос: а бывал ли я в Бочейково под Витебском, усадьбе его ближайших предков? На это я ответил, что только проездом, но статьи о бочейковском дворце и парке мне встречались в белорусских справочно–энциклопедических изданиях. Они есть в Белорусской библиотеке имени Франциска Скорины в Лондоне, и я легко могу сделать для него соответствующие ксерокопии. Затем изложил свою просьбу, касающуюся рукописей Лучины. В ответ получил обещание сделать все возможное для их поиска. Анджей Цехановецкий наводил справки в архивохранилищах местной польской эмиграции, но рукописей Лучины там не оказалось. Может, впопыхах Рачкевичи не взяли их с собой? Может, уничтожили? Но не исключено, что они еще всплывут. В Лондоне или в Вильно. На прощание я, смущаясь, задал неудобный вопрос: — Скажите, пане Анджею, правда ли то, что, как утверждают некоторые лондонские белорусы, вы как наследник князей Мстиславских и Заславских претендуете на некий «белорусский престол»? И даже летали в Нью–Йорк к одному из князей Романовых, чтобы предупредить: нечего ему рассчитывать на белорусские территории... Ответ прозвучал некатегорично. В нем не было ни утверждения, ни отрицания: — Понимаете, такие претензии способствуют мне в контактах с различными коронованными и некоронованными особами. Помогают творить добрые дела для моей и большой, и малой родины... Хотел бы я хоть раз в жизни ее увидеть... Вокруг Бочейково... На прощание Анджей Цехановецкий подарил мне издания, касающиеся его рода, широко разветвленного на Витебщине и Могилевщине. Из них я узнал, что отец нынешнего лондонского мецената, хозяйствовавший в Бочейково нынешнего Бешенковичского района, в связи с военными событиями и революциями переехал в Варшаву, где в 1924 году у его жены Матильды из Осетимских–Чапских родился сын Анджей. Детство последнего прошло в Будапеште, куда отца направили на работу как дипломата. Во время нацистской оккупации юноша участвовал вместе с матерью в Варшавском восстании. После войны изучал историю искусств в Ягеллонском университете в Кракове. Во времена Берута был незаконно арестован, но затем реабилитирован. В 1958 году уехал из Польши, учился и преподавал в Германии, США, Португалии. В Тюбингенском университете защитил докторскую диссертацию — как раз о Слонимском театре. Наконец осел в Лондоне, где организовывал художественные выставки, издавал их каталоги. Создал Фундацию имени Цехановецких при восстанавливаемом королевском замке в Варшаве, которому подарил около 100 произведений искусства (спустя годы мне посчастливилось там присутствовать на вручении пану Анджею высокой польской награды). Не обошли вниманием общественно–культурную деятельность мецената и другие страны. У него есть итальянская, французская, ватиканская, шведская, австрийская награды, знаки внимания Мальтийского ордена, кавалером которого он является. Из белорусских же отличий — медаль Франциска Скорины, почетное гражданство Заславля, почетное членство в Международной ассоциации белорусистов. А в 1993 году ему торжественно надели мантию почетного доктора Белорусского государственного университета. Однако я уже забежал на десять лет вперед. Отступлю в 1982 год. Возвратившись в Минск, я рассказал в обществе «Радзiма» о давнишнем желании Анджея Цехановецкого хоть раз побывать на земле предков, подарить одному из белорусских музеев слуцкий пояс, другие ценности. Долгожданная поездка состоялась в 1988 году. Посещения Бочейково, Могилева, Мстиславля произвели на гостя неизгладимое впечатление. В Минске пан Анджей встретился с исследователем белорусско–немецких культурных связей и литератором Владимиром Соколовским, который взялся переводить на белорусский язык монографию о слонимской «усадьбе муз». Я взялся написать предисловие к переводу. Книга выдержала два издания (Минск, 1993, 2006), получила хорошие отклики в печати. Согласно достигнутой договоренности в следующем, 1989 году я отправился в Лондон за обещанным слуцким поясом, который по воле дарителя предназначался для понравившегося ему Музея древнебелорусской культуры при Институте искусствоведения, этнографии и фольклора Белорусской академии наук. Пояс оказался большим и четырехцветным, т.е. предназначенным на все торжественные случаи жизни. Его и теперь можно увидеть в этом музее. ...и Несвижа В первой половине 1990–х годов, до несчастного случая в Риме, приковавшего его к инвалидной коляске, Анджей Цехановецкий бывал в Минске каждый год. Его тогда волновали преимущественно две проблемы, потребовавшие немалых интеллектуально–деловых усилий, затраты денежных средств. Первое — разногласия между учеными народов, населявших бывшее Великое Княжество Литовское и шире — Речь Посполитую. Здесь его особенно тревожили крайности в рассуждениях белорусских и литовских историков. Чтобы сблизить позиции, он инициировал и финансировал проведение двух научных «круглых столов» — в Минске (с его участием) и в Гервятах Островецкого района. Но они тогда не дали ожидаемых результатов, может, оказались преждевременными. Только теперь, после последней встречи наших историков, проведенной в марте нынешнего года в посольстве Литвы в Беларуси в связи с 1000–летием Литвы, можно говорить о существенных шагах к взаимопониманию в сложном вопросе, что же собой являло ВКЛ как государство. И недаром имя Анджея Цехановецкого вспоминалось на встрече как зачинателя сближения. Вторая проблема, которую он близко принял к сердцу, — Несвиж и Мир, реставрация их замков. Пан Анджей не раз побывал там — на научных конференциях, на церемонии захоронения в подземелье Несвижского Фарного костела праха жившего в Англии Антония Радзивилла. Не раз приходилось ему прибавлять в ЮНЕСКО свое веское слово к ходатайствам о помощи в реставрации древних замков, внесении их в реестр памятников культуры, имеющих мировое значение и ценность. Одновременно доктора Цехановецкого тревожило то обстоятельство, что Несвиж недостаточно известен в Европе и мире. В связи с выездом в 1992 году группы белорусских ученых на открытие мемориальной доски Франциску Скорине на здании Падуанского университета он предложил и одновременно уговорил руководителей фонда Джорджа Чини тогда же провести в Венеции Первую белорусско–итальянскую научную конференцию, посвященную всестороннему культурному взаимодействию двух стран. Сам подготовил к ней убедительный доклад «Несвиж как европейский центр культуры» (позже текст выступления разросся до самостоятельной и большой книги). Материалы конференции в 1994 году изданы в книге под двойным названием «Ад Полацка i Нясвiжа — да Падуi i Венецыi = Da Polazk e Nesvij a Padova e Venezia», ставшей уже библиографической редкостью. А когда в министерствах культуры Беларуси и Польши начали обсуждать создание совместной комиссии по сохранению и использованию исторического наследия, ее почетным председателем попросили стать Анджея Цехановецкого, рассчитывая на его объективность. И действительно, насколько я могу судить по нескольким заседаниям комиссии, на которых присутствовал в качестве эксперта, Цехановецкий вел заседания профессионально и конструктивно. И наоборот, отсутствие его отражалось на продуктивности работы. Анджей Цехановецкий, насколько мне известно, инициировал последнее заседание группы экспертов комиссии, являющихся специалистами в области архитектуры и музейного дела. Прошло оно осенью 2008 года в Несвиже и посвящалось реставрации Несвижского замка, созданию в нем музейных экспозиций. И снова, как и всегда, Анджей Цехановецкий сумел отделить зерна от плевел, хотя мнения, как говорится, тогда схлестнулись. В результате там, где критика была обоснованной (например, замены на «кокошник» ренессансного шлема над въездной башней), принято решение переделать работу. Когда же доказательства реставраторов оказывались убедительными, тогда упреки в их адрес сменялись конструктивными размышлениями. Впрочем, лучше я предоставлю слово самому Анджею Цехановецкому. Перед отлетом в Лондон он встретился со мной и Владимиром Гилепом и согласился ответить на некоторые наши вопросы. Мини–интервью — Известны многие факты, свидетельствующие, что вы с большим пиететом относитесь к земле белорусской, считаете ее второй родиной. Гордитесь тем, что среди ваших прямых предков были князья Мстиславские и Заславские. Насколько мне известно, ваши отец, дед и прадед, жившие в Бочейково, много сделали для экономического и культурного развития бешенковичского края: вели образцовое хозяйство, писали и издавали краеведческие книги. А один прадед, Павел, значился среди подписчиков на белорусский перевод эпопеи Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», сделанный Винцентом Дуниным–Марцинкевичем. Так что же для вас Беларусь? — Вопрос кажется простым, но ответ на него должен быть сложным, ибо здесь переплетается много факторов. И самый первый из них — исторический. Род мой — польского происхождения, начало его — в северной Мазовии. В начале XV века он перенесся на Подляшье, в Цехановец, от которого приобрел свою фамилию. Благодаря различным бракам с местными князьями род постепенно продвигался из Подляшья в Литву, а оттуда — на чисто белорусские земли. Решающим шагом стала свадьба в 1562 году моего непосредственного предка, тоже Андрея, с вдовой князя Андрея Сангушки, Богданой Аграфеной, княгиней Мстиславской–Заславской, внучкой последнего удельного князя Мстиславского. Она имела большую родню, от которой сейчас никого не осталось. Если где–то и существуют отдаленные наследники тех княгинь, то только «по кудели», то есть по женской линии. В то же время Цехановецкие по прямой линии восходят к княжне Богдане Аграфене Мстиславской–Заславской, а это значит также и к боковой ветви Ягеллонов, ветви королевской, самостоятельно господствовавшей с 1506 года в Мстиславском княжестве. — А Бочейково когда досталось Цехановецким? — Бочейково было нашей собственностью со второй половины XVI столетия и до 1917 года. Это наша последняя усадьба. Я знал ее по фотографии, семейной традиции, но особенно по воспоминаниям моей бабушки со стороны отца, прожившей в Бочейково 30 лет. Поэтому в детские и юношеские годы в Варшаве я все время в мечтах устремлялся к такой прекрасной и для нас такой близкой Беларуси, для развития которой наша семья столько сделала в течение столетий — начиная с возведения костелов, церквей, монастырей, больниц, приютов, школ и кончая промышленными предприятиями, прокладкой водопровода в Витебске. — В Бочейково вы, кажется, впервые попали в 1988 году, когда навестили Беларусь? — Да. Ехал я туда с тревожным настроением, ибо знал, что от великолепного дворца, построенного в XVIII столетии, и прославленного парка ничего не осталось. Как и от семейного кладбища. Но все же мне тогда удалось совершить архиинтересное путешествие по «семейному пути». Я побывал в Полоцке, Витебске, Орше, Мстиславле, конечно же, в Минске и даже Дрибине. Все было очень волнующе. С тех пор в меру моих скромных возможностей я посылал книги, финансировал публикации по истории белорусских земель, оказывал помощь в восстановлении памятных мест (в первую очередь замка в Мире. — А.М.), направлял скромные дары музеям и библиотекам, организовывал научные конференции. Вопреки возрасту и болезням мой интерес к Беларуси, наверное, не иссякнет до конца жизни. Буду одобрять все, что достойно одобрения, но разрешу себе также критиковать то, что не будет мне нравиться в сфере культуры. Особенно буду стремиться помогать в восстановлении памятников архитектуры, которые составляют совместное наследие, — начиная с Несвижа, продолжая в Гродно, Гольшанах и Мстиславле и заканчивая такими скромными, но художественно ценными объектами, как деревянные постройки усадебного подворья в Коптевке под Мстиславлем, где находятся шедевры плотницкого искусства середины ХIХ века. А нынешним жителям Бочейково прежде всего желаю счастья и благосостояния. И плодотворного использования лучших традиций своего прошлого. Хочу напомнить, что еще с XVIII века в Бочейково разводили высокопродуктивный голландский скот, действовал полный севооборот, выращивали килограммовые груши, а в оранжереях — ананасы. Особенно заботились о лесах. Хотелось бы чаще приезжать в Бочейково, хотя там нет уже нашего дома. Но от усадьбы по правой стороне от въезда еще остался один флигель. Этот флигель отреставрирован, как и «домик ловчего», что замыкает в перспективе аллею, ведущую от въезда к усадьбе. В одном из этих двух зданий хорошо бы открыть небольшой музей, посвященный истории Бочейково. Ведь восходит она к середине XV века, сохранились документы разных времен. К ним можно добавить фотографии тех портретов, которые до 1916 года находились в Бочейково, затем в связи с военной опасностью были вывезены на сохранение в Москву, а теперь оказались в музее в Орле (или сами портреты, которые по существующему законодательству могут быть возвращены прежним владельцам или их наследникам. — А.М.). Ко всему этому я добавил бы от себя несколько экспонатов, конечно, скромных, так как основные наши родовые ценности остались в России либо сгорели в Варшаве во время восстания 1944 года. Поймите меня правильно. Ничего взамен я не хочу. Я — последний из своей ветви. Род Цехановецких, существовавший на земле 700 лет, на мне прерывается. Еще раз желаю жителям Бочейково всего самого хорошего в независимой Беларуси. А также настаиваю на том, чтобы вы хорошо знали свое прошлое и гордились им. И да ниспошлет вам благословение Господь Бог! P.S. Когда в этой статье уже была поставлена последняя точка, я узнал, что 11 мая на торжественном заседании сената Ягеллонского университета (Краков) Анджей Цехановецкий получил диплом доктора honoris causa этого университета. Поздравляем! Мнение Владимир Счастный, председатель Национальной комиссии по делам ЮНЕСКО, бывший посол Беларуси в Великобритании: — За годы знакомства с Анджеем Цехановецким меня все время поражали его две основные черты. Первая — патриотизм. Он родился за пределами Беларуси, но сохранил уважение и любовь к ней. Внимательно следит за событиями, прежде всего в области культуры, при этом оказывая конкретную помощь в сохранении исторического наследия. И вторая — неиссякаемая, завидная энергия. Будучи уже в почтенном возрасте, он активно участвует во многих международных встречах и мероприятиях, в частности, является почетным председателем Белорусско–польской комиссии по совместному культурному наследию. Владимир Гилеп, председатель Белорусского фонда культуры: — С нашей первой встречи в 1988 году Анджей Цехановецкий очаровал меня своей исключительной эрудицией, образованностью. А еще — сыновней, жертвенной любовью к своей малой родине, белорусской земле. Даже недуг, приковавший его к инвалидной коляске, не помешал ему осенью прошлого года прилететь в Минск и поехать в Несвиж, чтобы там стать на его защиту.